«Чего нам точно не хотелось бы – создать впечатление, что регулятор работает на рынке, руководствуясь какой-то поднятой волной настроений.» — говорит глава FKTK Кристап Закулис. А на вопрос Naudaslietas – когда можно ждать результатов проверок в деле «Рижской судоверфи» и Grindeks, — тоже спрашивает: «А к чему это вы так очень-очень интересуетесь?»
Интервью с главой FKTK – первое на портале. И как это обычно бывает при первой встрече, многие вопросы задать не успел. А рассказывать детали о конкретных проверках там не пожелали: а то проверяемые прочтут.
О чем успели поговорить:
- Есть намерения снизить планку контрольного пакета акций с нынешних 50 до как минимум 40%, а то и ниже.
- Обсуждается вариант частичной презумпции виновности в отношении членов семьи и прочих лиц, — пусть сами доказывают, что они не вместе.
- Если поправки к закону примут — будет переходный период, но пока не ясно, какой.
- Рисковать и судиться регулятор не готов.
- За активностью миноритариев чиновники нередко усматривают хозяйственный интерес «купить дешевле – продать на откупе». Им не все равно.
- То, что пишет FKTK в твиттере, не нужно воспринимать очень уж всерьез.
Не надо ссылаться на директивы…
— Вы, наверное, знаете, что многие участники рынка – инвесторы и брокеры – считают, что FKTK в регулировании рынка капитала ведет себя очень пассивно.
— Да, я это слышал.
— Есть что ответить?
— Каждый оценивает вещи по-своему, в зависимости от того, чего хочет. И в зависимости от того, в какой позиции человек находится – покупает он, или продает. По своему опыту я знаю, что есть разница в подходах.
Расскажу пример из своего опыта в сфере страхования. Часто обращались клиенты, с жалобами, что страховая компания отказала в выплатах по страховому случаю. И вот они говорят: «Ну, вы же надзор – заставьте!» Мы, конечно, проверяем. Но если там были соблюдены все обязательства, которые вытекают из договора, закона, и так далее, и далее там просто есть правовой спор, который решается в судебном процессе – мы так и пишем: мы не можем брать на себя компетенцию суда, и вам придется обратиться туда.
Мы – надзор, и наша обязанность – дать по рукам, когда нарушается закон. Это к тому, что нас часто стараются привлечь в качестве и полицейского, и судьи, и надзора, и еще кого-то из высших инстанций. Хотя некоторые вопросы решаются не через надзор. Наша часть работы – та, которая касается соблюдения законности. А тут наше законодательство – такое, какое есть. Пока оно не изменилось.
Единый европейский рынок капитала, на котором мы работаем – он тоже не стопроцентно одинаков. В разных странах многие аспекты регулирования отличаются. А также отличается то, как общие европейские директивы переносятся в национальное законодательство. Есть нюансы.
Но часть инвесторов берет одну практику, которая, как они видели, работает на других рынках – и спрашивают: «А почему в Латвии такого нет? А я хочу, чтобы было, как там.»
— То есть, когда литовская ассоциация инвесторов говорит, что европейские директивы предписывают считать сделки мужа и жены на рынках капитала сделками связанных лиц…
— Все зависит от того, как каждая страна внесла в свой закон – в нашем случае, в закон о рынке финансовых инструментов (FITL) – нормы этих директив, которые присутствуют на едином рынке.
— Хотите сказать, что эти директивы к выполнению не обязательны, а рекомендательны?
— Директива, конечно, обязательна. Но как страна ее переносит в свое законодательство – это отличается. Например, что касается вопроса лиц, обладающих внутренней информацией – тут в Латвии касательно ситуаций с мужем и женой ничего доказывать не надо. А вот что касается долей капитала – там, будь то муж и жена, или одна компания и другая, дочерняя, — в Латвии законодательство таково, что бремя доказательств согласованных действий лежит на регуляторе. И по такому закону, до тех пор, пока мы не можем доказать – мы ведем дело. Которое может закончиться и денежными штрафами, если у нас есть доказательства.
В Латвии такие случае были, когда была доказана согласованная деятельность членов семьи, где было видно, как они согласовывали финансирование…
Не нашли нарушений? Это не индульгенция
— Я таких случаев что-то не помню – можете назвать это дело?
— Это было в 2003 году: Киров Липман был оштрафован на 5 тысяч латов за необъявление откупа Grindeks.
Но если в ходе проверки люди говорят и показывает, как они действовали, как они финансировали сделку, как они не связаны – тогда мы руководствуемся правовыми принципами, и не принимаем негативного решения. Как бы этого не хотелось отдельным лицам.
Но. С нашей стороны есть такая практика: если проверка не заканчивается негативным решением – это не значит, что человек получил индульгенцию, и что еще 10 лет к нему никто с этим вопросом не придет. Или что при изменении обстоятельств не будет принято другое решение.
— Еще раз уточните про директивы: по словам представителей литовской ассоциации, мужа и жену в вопросах контроля над предприятием там предписывается считать связанными лицами. Вы говорите, директива – обязательна. В то же время в Латвии законодательство другое.
— Такой четкой нормы нет. В целом директива внедряется в государственное законодательство, и есть определенные моменты, как каждая страна те или иные моменты формулирует.
— То есть, страна может выбирать.
— Конкретный пример – вопрос объема, когда констатируется контроль. У нас это 50% капитала. В некоторых других странах – 30-33%. В рамках директивы предусмотрена возможность права выбора.
Кстати, будет очень интересно посмотреть, как на наше предложение снизить нынешний порог в 50% будут реагировать законодатели. И с какими аргументами – правильно это или нет, как это кого-то ущемляет, и так далее. Первые комментарии будут уже в кабинете министров, когда минфин отправит наше предложение дальше. Это путь – не быстрый, и не легкий, все будет зависеть от дальнейших дискуссий. Иногда у нас законопроекты застревают, приостанавливаются. Думаю, будет очень интересно.
Поправок к закону — опасаются
— Вы уже обсуждали возможные изменения в законодательстве с участниками рынка – биржей, банковской ассоциацией, другими. Какое там было отношение – больше в сторону перемен регулирования, или скорее оставить все, как есть?
— Разные комментарии. Когда что-то меняется не в пользу нынешней ситуации, или когда перемены добавляют больше ответственности участникам, снимая определенную ношу сбора доказательств с регулятора, перекладывая ее на какого-то участника рынка – это никогда не вызывало позитивных эмоций. Мол, есть риск, что вы даже невиновных заставите пройти через определенное сито.
Даже раньше, когда Латвия, вводя европейское законодательство, должна была дать право FKTK идти и задавать вопросы, собирать определенные улики – нам пришлось идти к депутатам, рассказывать. Потому что депутаты волновались, что в Латвии создается еще одна полицейская структура, и боялись какого-то теоретически плохого сценария. И нам приходилось много говорить, что мы, может, и сами не рады – но Латвия, как участница единого европейского рынка, должна иметь такую структуру с такими правами.
Мы сами не рады – поэтому и готовим предложения об изменении в FITL. Потому что поняли: если случаи простые – мы можем доказать. А иногда у нас есть подозрения, но мы не можем доказать согласованность действий. И эту пропорцию в презумпции невиновности мы будем рекомендовать немного сдвинуть. Иногда налицо все факты, по которым любое СМИ готово написать свою историю, но потом идут показания людей, как они принимали решения, почему, как финансировали покупку акций.
Мы свои решения принимаем не на желании отдельных инвесторов. Да, они могут подавать нам факты и доказательства – мы только за. Но наши решения базируются на доказательствах.
Жена — марионетка? Это еще нужно доказать.
— О связанных лицах. Крупнейший акционер Grindeks Киров Липман, говоря на LTV об акциях своей семьи, был уверен, что муж и жена считаются связанными лицами. По FITL – это еще нужно доказать. При этом, по гражданскому законодательству, — в той же сфере предотвращения конфликта интересов, — муж и жена считаются связанными лицами.
— Тут все-таки регулирует специальный закон – FITL. Конечно, во многих случаях вопросы связанных лиц у нас со своими нюансами. Но когда принимали (прежнюю) концепцию о существенном владении, главный фокус был именно на согласованности действий. А то, извините, мы ведь можем посчитать… Ведь акционеры все равно приходят к какому-то кворуму, начинают голосовать, принимают решения… И если я подойду формально, и скажу – подождите, у вас три года подряд вместе одинаково голосуют 70% – ай-ай-ай, вот мы вас сейчас накажем!
Так же муж и жена – упор в концепции был на том, что нам нужно доказывать согласованность действий. Или что одно из двух лиц – как бы подставное, что она по голосованию, по решениям, по финансированию – просто марионетка.
— И вы в своих решениях не можете ссылаться на гражданский закон.
— Нет. Нам же потом в суде придется доказывать по FITL. И мы в своих решениях имеем право наказывать за нарушения FITL, а не за нарушение коммерческого права.
При этом, по вопросам о держателях внутренней информации – там у нас в законодательстве муж и жена считаются вместе. Там сам принцип подразумевает, что возможен обмен информацией. А вот в вопросах того, как реализуется финансирование, инвестиционные решения – эта сфера во время разработки нынешнего законодательства, а это было много лет назад, была такова, что регулятор должен доказать согласованность действий мужа и жены. В отдельных случаях у нас это получается. В сложных случаях это не просто, признаю.
— Вам не кажется, что нынешний FITL в вопросе «семейного контроля» не в ладах со здравым смыслом? В реальной жизни трудно представить, как супруга одного владельца одной латвийской судоверфи, будучи домохозяйкой, совершенно случайно купила себе немножко акций этой же судоверфи. Но по закону получается, что так бывает.
— Да, так по закону. Насчет здравого смысла и логики – посмотрим другой пример: в рамках единого рынка капитала есть страны, где порог контрольного пакета – 30%, есть, где 33%, и есть страны, где 50%. Тоже можно задать вопрос: а где логика? А логика у каждой страны своя.
Взять даже северный и балтийский регион – казалось бы, уж тут страны ближе некуда, на наших рынках работают фактически одни и те же финансовые группы. А все-таки нет. Сидели за столом 8 стран, и по определенным вопросам регулирования финансового рынка были полностью разные подходы. Шведы делают так, норвежцы – иначе, даже в рамках северного региона. Поэтому когда кто-то говорит, что в такой-то стране регулируют так, и, значит, нам нужно так же, — ну… вот воздержусь от комментария касательно такого подхода.
Могу одно сказать. Касательно любого – и тех, кто в статьях изображается плохим, или тех, кто сейчас считается хорошим, — мы будем принимать решения по закону. Если увидим, что по такому закону трудно работать – будем подавать предложения об изменениях. Мы их подаем регулярно, через минфин. А что там по дороге решают, какой консенсус находят, где наши предложения не доходят полностью до конца – ну, извините.
Как менять закон: Контрольный пакет – от 40%, или ниже…
— Последние предложения об изменении FITL вы скоро передадите в минфин. Расскажите вкратце о трех вещах – как предлагаете менять планку контрольного пакета, как предлагаете регулировать вопрос связанных акционеров, и какой хотите переходный период.
– Мы анализировали ситуацию в странах ЕС, и пришли к выводу, что в большинстве стран контрольный пакет – это 30-33%. Считаем, что и в Латвии эту планку нужно снизить с нынешних 50% — как минимум, до 40%. Чтобы решить конкретней, мы еще изучим ситуацию.
Что мы видим: даже в случае владения 40-процентными пакетами акций уже довольно легко можно справиться – учитывая, что какие-то 20% обычно являются пассивными акционерами, еще со времен приватизации, и на собрания не ходят.
По мужу и жене – передвинуть бремя сбора доказательств от нас в сторону этих лиц: пожалуйста, показываете сами, как у вас это работает раздельно. И если нас удовлетворят эти объяснения – тогда мы не будем доводить дело до негативного решения.
— То есть, предлагаете принцип презумпции виновности.
— Частично — да. Не скажу, что полностью и автоматом, и что уже будет готово решение, и дальше только через суд оспаривайте. Но в принципе – пожалуйста, объясните, как это у вас работает. Если у вас получается складно объяснить – тогда это (бремя доказательств) перекидывается к нам обратно. Но мы к этому уже готовы, опыт накоплен. В общем, автоматически штамповать негативные решения не будем. А то дойдем до ситуации, что у нас и семей не останется (улыбается).
— Уточните, к каким лицам будет относится новое регулирование связанных действий, кроме мужа и жены.
– Обсуждаем варианты членов семьи, членов правления предприятия, и других лиц. Сейчас наши эксперты изучают этот вопрос, чтобы не было противоречий с другими законодательными нормами.
— Какой предлагаете переходный период?
– Пока не решили. Когда ответим на предыдущие вопросы по связанным лицам и уровню контроля – поймем и про разумный переходный период.
— Когда надеетесь на принятие поправок?
— Про парламент, учитывая скорые выборы – не скажу, что тут я большой оптимист. Но ситуация меняется. Даже те дела, которые у нас находились в пассивном состоянии – там тоже иногда меняются обстоятельства, отношения. Где то время работает на нас. Иногда кто-то где-то допускает ошибку. А мы все это время упорно собираем корзинку доказательств.
Мы не можем руководствоваться просто революционной совестью, или принимать решения просто потому, что так кому-то хочется. Потому что потом, если нам придется судиться – судья ведь даст высказаться и другой стороне. И тогда мы можем многое услышать.
Договор с женой: Про тапочки, завтрак и голосование
— В общем, вы не такие резкие в решениях и наказаниях, как тот же Совет по конкуренции, который регулярно находит сговоры…
— Мы с ними обмениваемся опытом, но я не видел, чтобы СК принимал решение, не основываясь на реально собранных доказательствах. Наличие сговора нужно доказать. И там иногда некоторые заключают вроде бы почти нормальный договор, но в котором есть определенные пункты…
Иногда хочется спросить, чем эти люди думали, чтобы прямо в договоре подписаться под определенными нарушениями конкуренции – такой договор можно взять и спросить: «Вы что, думали договориться, чтобы конкретная услуга для третьих лиц стоила столько-то?» И все, материал готов. Но у нас-то нет договоров, где муж и жена пишут: «вот у тебя такие обязательства – тапочки, завтрак, голосование на акционерном собрании…» (смеется).
— Вы не раз говорили, что решения принимаете по закону. В то же время FKTK признает: в законе пока нет четкого определения и критериев согласованных действий и связанных лиц.
— Это бремя сбора доказательств наложено на нас.
— Как вы можете доказать по закону, где нет четких критериев?
— В том случае, о котором я говорил вначале – доказали. Потому что у мужа и жены было согласованное финансирование, и принятие решений – именно чтобы снизить порог контрольного пакета. И финансировалось это из одних источников. FKTK тогда это доказал. Но это было не при мне.
— К вопросу о пассивности FKTK. Закон (FITL) вступил в силу в еще 2004 году. Получается, целых 10 лет регулятор работал в рамках закона, где нет четких критериев действий связанных лиц.
— Тут мы смотрим и на европейскую практику – где и как эта связь доказывается. И с коллегами из других стран опытом обмениваемся. Но, да, за 10 лет мы дошли до того, что закон нужно менять.
— 10 лет с законом без конкретных критериев – это разве не признак, что FKTK все эти годы была пассивна, и не особо думала о регулировании рынка капитала?
— Ммм… Про все 10 лет не скажу… За мое время…
— Это не вопрос о вашей личной ответственности, а про регулятор в принципе.
— Все же у нас были и позитивные случаи. И на них учились не только мы, но и другие. (Они) в том числе лучше оформляли свои действия. Это в конце концов и привело к тому, что мы подадим эти изменения. А насчет сроков… Воздержусь от комментариев.
— Не хотите критиковать предшественников?
— И самого себя, наверное. Но если конкретные участники рынка тоже начнут перечитывать конкретные директивы, и учитывать, в каких странах как отличаются конкретные нормы – может, это тоже повысит уровень образованности в отрасли.
Grindeks? Липман ляпнул
— О конкретных случаях расследований – напомню вкратце историю Grindeks. В 2010 году, когда Виталий Гаврилов продал свои 11% GRD «Фармстандарту», вы начали проверку. В июле 2013 года – возобновили ее, получив некие новые сведения. В начале октября – завели административное дело. 16 октября главный акционер GRD Киров Липман в прямом эфире ЛТВ признает, что его семье на самом деле принадлежит 62% компании, а будет принадлежать 75%.
— Ляпнул (кивает). Но признание в программе…
— После этого в официальном twitter-аккаунте FKTK сообщается: «сказанное в интервью подтверждает выводы проверки» и «программа подтверждает выводы». Это было в октябре прошлого года.
Закулис поворачивается к присутствующему пресс-секретарю, шутливо: — Ну и кто это писал в твиттере? (смех)
— В марте уже хочется спросить: какие выводы были сделаны в октябре прошлого года, и где конкретные решения?
— Нет еще решения.
— То есть про «выводы» и «подтверждает» — это просто пиар-активность работников FKTK, а не официальная позиция комиссии.
— Как эти выводы подтверждаются доказательствами, и в каком объеме принимаются решения, наказания – на это может потребоваться определенное время.
— В общем, когда FKTK пишет в twitter о своих подтвержденных выводах – не стоит бежать покупать Grindeks в надежде, что Киров Липман объявит откуп акций.
— Не надо. Может, это было очень радостно слышать тем, кто очень желал определенных действий, но надо чуточку подождать.
— В чем сложности?
— Ничего специально не задерживаем.
— Но и сроков нет? Что в октябре-2013, что в феврале-2014 ответ один: продолжаем проверку.
— Есть нюансы. Например, когда мы посылаем запрос – мы должны дать человеку время на ответ. Человек может на заданные вопросы ответить не полностью. Тогда мы должны ему на это указать. Если этот человек сообщает о действиях, которые связаны с другими лицами – а они иногда бывают и за границей, — мы задаем вопросы и им. Таков процесс.
Ведь если бы мы судили вас – вряд ли вы были бы рады, если бы мы приняли решение за один день, даже не дав вам подумать, собрать материалы… Мы ведь должны все проверить, чтобы потом в суде… Мы не готовы идти на такой риск – у нас нет своего судьи по FITL, который был бы бывший брокер, отлично понимал бы, кто есть кто, и решал бы вопрос по бизнес-понятиям (улыбается).
— Когда г-н Липман говорит – «это мое», то есть его сына – он после этого поясняет вам свою позицию?
— Да, конечно, пояснял.
Пресс-секретарь: — Вы же понимаете, как только информация о ходе проверки попадает в СМИ – она становится известна в том числе и тому же г-ну Липману, и его адвокатам. Поэтому о проверках единственное, что мы можем говорить – что проверка продолжается.
К.Закулис: — Поэтому о том, что нам сказал г-н Липман, лучше спросите у самого г-на Липмана. Поговорите с ним, и посмотрим, что он скажет.
— Но он подтвердил или опроверг сказанное в передаче?
— Мы работаем не на то, чтобы доказывать то, что творилось в эфире. Мы задаем конкретный набор вопросов, по финансированию, ходу принятия решений, волеизъявлению, согласованности, и так далее. Этот набор вопросов мы задаем с 2003 года, по разным делам, разным людям. И в СМИ эти вопросы тоже наверняка попадали.
Про сроки: «А чего это вы очень-очень интересуетесь?»
— Житейский вопрос: возможен ли такой сценарий, когда все вокруг знают, какой пакет акций принадлежит семье Липманов, сам он в прямом эфире тоже говорит «это мое», хихикает над возможным штрафом в 10 тысяч латов — а FKTK в итоге согласованных действий и контроля не докажет?
— Ответ на этот вопрос я дам, когда дело закончится. Если не докажем – тогда будет реальный пример, что такое в жизни возможно. И тогда будет вопрос, что делать с этим «очевидным-невозможным». Так что я бы попросил отсрочку в ответе на ваш вопрос.
— На сколько просите отсрочку?
— Не могу сказать.
— Находится ли данное дело на финальной стадии?
— По нашим меркам – на финальной.
— Сколько может длиться финальная стадия проверки?
— А к чему это вы так очень-очень интересуетесь? Что меняют эти две недели раньше или позже?
— Вопрос не о двух неделях, а скорее о том, будет ли принято решение в этом году, или в следующем.
— Нет-нет, вот я задам вопрос, а то мне тоже стало интересно, почему некоторые с таким упорством тоже допытываются – вот будет или не будет. Тогда, наверное, получается, что если будет – заранее можно купить по той цене, а потом уже, понятно, посчитали, публично озвучили… Там по ценам прошлого года, кажется, была речь про 30 сантимов и 2 лата… Это была одна из компаний, где балансовая стоимость 2 лата, которая была бы расчетной (для откупа).
— Это вы про Рижскую судоверфь, видимо.
— Ну, такие примеры были. Это тоже у нас отдельная головная боль: где истинное желание…
— По идее, вас это заботить не должно – мало ли, кто на чем заработает.
— Нас волнует в том смысле, чтобы рынок работал нормально. Мы не про то, чтобы создавался так называемый спекулятивный механизм, когда смотрят: так, у кого какая цена, у кого как дела с акционерами, ставим на это, инвестируем столько туда, столько на юридическую подготовку, жалобы и в СМИ – и вот через 2 года у нас будет наше желаемое решение по нашему бизнес-проекту. Такую ситуацию мы не хотим.
— Но вы же решение принимаете по закону, а не потому, где какие интересы?
— Мы принимает по закону, основываясь на собранных доказательствах. Но мы не чувствуем себя комфортно, когда нам стараются довольно таки липовые жалобы накатать, мол, давайте принимайте такое решение… Да, мы тоже проверяем, есть ли там дополнительный взнос в копилку доказательств… Есть ли там что-то по факту, или это просто из серии «давайте, мне положено!»
— Такое тоже бывает?
— Чем больше я сталкиваюсь с разного рода жалобами, и чем больше мы разговариваем с людьми, — тем больше я не исключаю вариантов, что это для кого-то конкретный хозяйственный интерес.
— Подождите. Есть ли там за жалобой хозяйственный интерес – это не ваша компетенция. Ваша компетенция – выяснить, обоснована ли жалоба. Или не так?
— Да, правильно. Поэтому мы их рассматриваем. А если их пишут много и часто – это тоже отнимает у нас время. Потому что, если мы работаем по одному делу, задаем кому-то вопросы, и все время кто-то преподносит – а по закону, о, жалоба, проверяй, беги туда…
Были конкретные примеры: нам говорят – дело точно обстоит так! – мы проверяем, в том числе шлем зарубежные запросы, тратим время, и выясняем – ничего там нет. А нам потом говорят: Идиоты, долго работаете, не результативно, я же вам все показал! Мне кажется, что это так!
В итоге нас бывает проще обозвать политически ангажированными или импотентами, чем принять наш ответ… И, как вы понимаете, бизнес-расчет строится не на законах. Он строится на принципе «получится или нет». Получится ли купит за лат, а завтра продать за два, или за полтора.
Если смотреть на разные веяния на рынке, — какие они, уровень грамотности, уровень убежденности о том, как ранок должен работать, кто виноват, кто вор, — все это присутствует. И конкретные стороны – для них все средства хороши, начиная с обращения в СМИ, и заканчивая уголовными делами. И жалобы в нашу сторону. Я не скажу, что у нас все идеально по срокам и ресурсам. И чем тяжелее нам копать – тем больше ресурсов мы тратим.
Люди ссорятся – белье стирается
— Вот что рассказывают миноритарные акционеры RKB: они вам пишут жалобу о возможном согласованном голосовании на акционерке – и получают в ответ отписку, со ссылкой на FITL, и никакое решение не принимается.
— Мы по каждому заявлению должны давать ответ – и мы даем. Они недовольны сроками. Я уже рассказывал, в чем там определенные трудности. Да, порой не принимается ни позитивного, ни негативного решения. Это одна часть. И есть вторая часть: со временем, когда будут изменения (в законе), они (миноритарии) будут довольны. Они сейчас чувствуют себя правыми, и чувствуют, что в будущем, возможно, их правота подтвердится. Но сейчас мы работаем по нынешнему закону.
— Возможна ли ситуация, что в деле RKB до изменения закона (FITL) не будет принято никакого решения, — а вот уже после принятия поправок…
— (долгая пауза) Могу только сказать, что нас закон обязывает работать в рамках нынешнего закона. Любой выход за рамки закона, любую нашу ошибку сразу используют на суде. И зачем нам давать надежду, штамповать бракованные решения…
Главное, что я хочу сказать, какой дать сигнал рынку: мы работаем по тому закону, который есть. И если надо – стараемся закон менять. Другой вопрос, насколько быстро и удачно это удается. Но чего нам точно не хотелось бы – создать впечатление, что регулятор работает на рынке, руководствуясь какой-то поднятой волной настроений. Волну могут поднимать и в одном, и в другом направлении. Но решение принимается по закону.
— Или не принимается, тоже по закону.
— Если нет массы доказательств, то решение не будет принято.
— Я слышал, что решения зачастую не принимаются, ссылаясь на несовершенные нормы закона.
— Доказывать трудно. А несовершенство закона… Кто ж из нас совершенен. Есть свои плюсы и минусы. Практика показывает, что иногда мы можем что-то доказать легко и быстро. Но есть случаи, когда доказывать приходится долго и нудно. И так как это многих не удовлетворяет, мы пришли к необходимости изменений в законе.
— Насколько далеко до финальной стадии дело о контроле в RKB?
— Оно на финальной стадии. Но есть такое понятие, как меняющиеся обстоятельства в процессе сбора доказательств. Бывает, что в один момент тебе говорят одно, потом поступают новые показания… Вообще практика показывает, что самый большой объем информации выводится на публичную «стирку белья», именно когда люди ссорятся.
— Финальная стадия по GRD и RKB– это можно ждать решений в этом году?
— Воздержусь. Я уже говорил, как у нас работает система сбора доказательств. Комментировать дальше – давать наводку тем, кто строит свою бизнес-стратегию на покупке конкретных акций.
