«Их (дивиденды) мы платим сразу же, как получаем прибыль. Начиная со следующего года.» — сказал в ноябре прошлого года председатель правления и один из акционеров Grobiņa Гундарс Яунслейнис. В апреле – действительно, заплатили по 60 сантимов на акцию, или две трети от заработанной прибыли. Разовое действие, или начало дивидендной политики?

– Конечно, мы думает о дивидендной политике – ведь инвесторов всегда интересует, есть ли она у предприятия. – говорит Яунслейнис.

– И если есть, то какая?

– С одной стороны, акционеры сошлись во мнении, что можно и впредь стараться выплачивать в виде дивидендов до 60% от прибыли. Не больше. С другой стороны, обещать тут сложно: каждый год решение о дивидендах должно быть согласованов том числе  с банком, который финансирует развитие предприятия

– При этом вы взяли крупные кредиты на новую ферму. И в этом году все же решили, что можете распределять большую часть прибыли?

– На это ушло не так много денег. Кроме того, Grobiņa никогда не платила дивиденды. И, чтобы быть интересными инвесторам, мы решили начать. Может быть, в будущем будем привлекать капитал через дополнительную эмиссию акций.

– Это пока абстрактные размышления?

– Пока да.

– И таких планов в обозримом будущем нет.

– Пока нет. Если будет необходим новый капитал – будем привлекать. Но пока хватает банковского финансирования.

– Если посмотреть, за счет чего у вас резко выросла прибыль, то главный эффект в отчете о прибыли и убытках – снижение основной статьи производственных затрат на полмиллиона латов. На чем сэкономили?

– Просто в 2011 году у нас были сравнительно большие расходы на дезинфекцию, при том, что до апреля производство из-за этого было остановлено. При этом все рабочие – работали, зарплаты платились. В 2012 году таких проблем уже не было. Это главная причина. Так что можно сказать, что как раз прошлогодний уровень затрат на производство – нормальный.

– В прошлом году вы продали шкурок на 32% меньше, а цену получили на 38% выше. Почему количественно продали меньше?

– Это аукционная практика, и особенности нашего бизнес-цикла: те животные, которые выросли в текущем году, начинают поставляться на аукцион в декабре. По сути, с него нужно начинать календарный год. Мы производим, например, 70 тысяч шкурок в год, из которых 28 тысяч идут на декабрьский аукцион. Остальные – идут уже в следующем году, и отражаются в новом баллансе. Но, например, если в прошлом году на декабрьский аукцион мы поставили меньше шкурок – например, 20 тысяч, – в новом году продадим больше.

Например, в 2012 году на мартовском аукционе мы продали только 10 тысяч шкурок, а в этом году в марте – 25 тысяч. То есть само производство – количественно такое же, как всегда, но число шкурок по-разному распределяется по продажам на два года. И в двух балансах этот объем в среднем выравнивается. Поэтому мы и хотим сделать, чтобы финансовый год у нас начинался с декабря – чтобы таких колебаний в отчетности не было.

– Сколько всего аукционов происходит за год?

– В Хельсинки – 4 аукциона в год. В Копенгагене – 5.

– Декабрьский – главный?

– Нельзя так сказать. Самые лучшие цены всегда на мартовском аукционе в Хельсинки – тогда больше всего покупателей. А в Копенгагене самый лучший дня продавца – февральский.

– О финансировании проекта новой фермы. В ноябре вы говорили, что лучше работать с банком, который вас уже знает, и понимает отрасль – с ABLV. Почему в итоге с ними не договорились?

– Мы вели переговоры с несколькими банками, но лучшее предложение в итоге получили в Citadele. На нем и остановились.

– Вы говорили, что бизнес шкурок зависит от двух главных рынков, Китая и России. Поэтому вы следите за цифрами ВВП Китая, и за ценами на нефть, от которых зависит ВВП России. Сейчас поводов для оптимизма вроде не так много?

– Да, темпы роста в Китае сократились. Но наш рынок все еще растет. Может, не теми темпами, что раньше, но рост продолжается. И цены еще немного идут вверх. То же самое в России. Да, цена на нефть в конечном итоге влияет и на цену мехов, и меня нынешнее падение цены барреля не радует. Но тут всегда есть варианты баланса: например, цена нефти упала, но зима – длинная и холодная, и это поддерживает цены на меха. Так что пока особых поводов для тревоги я не вижу.

– В последние несколько недель вы часто бывали по делам в Литве. Как это связано с бизнесом?

– Ездим, смотрим, изучаем рынок. Там очень быстро развивается отрасль, в Литве уже порядка 100 ферм. И качество у них очень хорошее, намного выше качества латвийских фермеров. Надо смотреть, что и как они делают. Учимся.

– Хотите сказать, литовские фермеры работают лучше, чем Grobiņa?

– Лучше, чем средний латвийский фермер. У Grobiņa качество очень высокое. А вот у других… Хотя, сейчас я вижу, что очень многие латвийские фермы улучшают качество, завозят новых племенных щенков, полностью меняют стадо.

– Но ездите учиться к литовцам – вы, а не средний латвийский фермер.

– Просто из-за того, что в Литве работает много ферм, именно там датские и норвежские отраслевые специалисты проводят свои обучающие семинары. И да, я езжу на эти курсы, семинары.

– Вы хотели успеть построить первую очередь новой кормокухни до весны 2014 года, когда начнет работу новая ферма. На первом этапе планировалось вложить до 1,5 миллиона латов. Успеваете?

– Работаем над проектом. Купили здание в Лиепае. Но пока не до конца ясно, сколько весь проект будет стоить. Мы ведь и этот проект тоже подали на еврофонды, чтобы получить финансирование. И пока неизвестно, получится ли эти деньги привлечь. И пока тут ясности нет, мы не идем дальше в банки: еще не знаем, какой кредит понадобится именно на этот проект. Но его мы будем делать в любом случае. И до весны должны успеть.

– Проект развития кормокухни зависит от того, будут ли вашу продукцию покупать сателлиты – другие местные фермы в регионе. Нет ли риска, что желающих заниматься этим бизнесом среди фермеров будет мало?

– Таких опасений нет, потому что в нашей отрасли независимые фермеры уже появляются. Это в том числе датчане, которые приезжают в Курземе, покупают там землю, строят маленькие фермы… Кроме того, к нам за помощью обращаются фермеры из Голландии – чтобы помогли найти им подходящие участки земли.

– Датчане и голландцы приезжают в Курземе жить и работать, покупают хутора?

– Именно так и происходит. Конечно, немного жаль, что это не местный капитал.

– Сколько таких иностранцев уже работает в Курземе?

– Двое уже точно строятся. А на более ранней стадии интерес я вижу у многих, особенно у голландцев. Им же дали переходный период на 10 лет: до 2024 года все фермы по выращиванию пушного зверя в Голландии должны быть закрыты, фермерам платят компенсацию… В итоге, они или просто ликвидируют производство, или должны его куда-то перенести. Поэтому интерес оттуда очень большой.

– А местные фермеры, с которыми вы общаетесь, насколько заинтересованы?

– У многих есть опасения насчет доступности кормов в будущем. Ведь если появляется много новых игроков, которые к тому же увеличивают мощности, может усилиться конкуренция за корм, и его должно производиться достаточно для всех. А вдруг не хватит? Но мы посчитали, получается, что в обозримом будущем всем должно хватить.

– В Латвии эту отрасль не могут запретить, как это сделали в Голландии? Ведь такие призывы недавно были.

– Я не верю, что у нас дойдет до таких крайних мер. Это очень прибыльная отрасль именно для латвийского села, и просто так взять ее и ликвидировать – это было бы странно.

– Почему в Голландии отрасль решили закрыть?

– Думаю, это лобби, конкуренция на международном уровне. Голландия – главный конкурент Дании.

– Датчане пролоббировали?

– Точно нельзя сказать, но варианта есть два: или международная отраслевая конкуренция, или может быть интерес из других отраслей, которые связаны, конкурируют за одни ресурсы, и теряют деньги. Например, химическое производство конкурирует с одеждой из меха.

– А ту нашумевшую передачу на ТВ, где скрытой камерой на местных фермах снимали мучающихся больных животных – смотрели?

– Конечно, смотрел. Думаю, все отраслевики ее смотрели.

– Ваша ферма там тоже была?

– Со своей фермы я там не нашел ни одного кадра. Хотя, там вроде есть маленький кусок сюжета, где указано, что будто бы это было снято в Grobiņa – но это единственный кусок съемки, где нет данных GPS, ничего такого, что бы подтверждало, что это действительно снималось у нас.

– То, что там показывали – это действительно обычная картина на карантине, где содержатся больные животные?

– Это абсолютно точно не нормальная картина. У нас такого не наблюдается ни в один день, чтобы больные животные так мучились.

– Какие планы на текущий год?

– Планируем 430 тысяч прибыли.

– При этом в 2012 году заработали около 600 тысяч.

– Ну, это скорее просто общая осторожность в прогнозах вообще. Мы же никогда не можем прогнозировать цену на аукционах, все зависит от числа покупателей.

– Из бизнеса после реализации начатых проектов новой фермы и централизованной кормокухни выходить не думаете?

– Таких мыслей точно нет. Я уже настолько изучил этот бизнес, что понял: ни на что другое его менять не хочу. Кроме того, в Латвии трудно найти что-то столь же успешное. Это как с ресурсами: наш климат именно для выращивания качественной норки – это тоже своего рода ресурс, наше уникальное конкурентное преимущество. Потому что очень мало таких мест на земле: территории с подходящим климатом, у моря, без сильных перепадов температур…

– Потенциал по улучшению качества шкурок в Grobiņa уже исчерпан, или еще есть, куда расти для получения более высокой цены на единицу продукции?

– Пока каждый год удается повышать качество. Каждый год снова и снова отбираем лучших племенных щенков для разведения, улучшаем качество корма… Вот вчера родились первые в этом году щенки нового помета. Мы планируем, что у них выход будет существенно больше: раньше, в 2012 году, было в среднем 3,5 щенков на одну самочку, а в этом году планируем как минимум 4,8 щенков. И тогда уже к декабрю сможем поставить на аукцион больше шкурок. Так что это работа постоянная.