До того, как стать крупным акционером зверофермы AS Grobiņa, Гундарс Яунслейнис работал в транзитном бизнесе. Потом – в 2009 году – решил войти в пострадавший от кризиса меховой бизнес. Считает, эта отрасль именно в Латвии – одна из наиболее перспективных. Договаривается с банками о кредите для новой зверофермы. Намерен довести нетто-рентабельность бизнеса до уровня 25%. И обещает, что Grobiņa будет платить дивиденды уже в следующем году. Подробности – в интервью Naudaslietas.
Справка: В последние 5 лет оборот Grobiņa колебался от 1,8 (2007) до 2,4 млн латов (2011). Самая большая прибыль была в прошлом году, когда удалось заработать 166 тысяч латов. При этом 2009 кризисный год был закончен с рекордными убытками – 944 тысячи латов. Несколько месяцев назад Grobiņa с проектом новой зверофермы выиграло конкурс на европейское финансирование: из необходимых 4.1 млн латов 1.4 млн дает Евросоюз. Строительство планируется завершить в январе 2014 года, план на 2015 год – довести оборот с нынешних 2.4 млн до 6,25 млн латов, а рентабельность – удвоить. Впрочем, эта история вызвала некоторое недовольство в СМИ, так как на него уйдут все европейские средства, выделенные для поддержки инвестиционных проектов в Курземе.
– В последнее время вы регулярно ездите из Гробини в Ригу. Встречаетесь с банкирами по поводу кредита на новую звероферму?
– Правильно понимаете. Мы общаемся сразу с несколькими учреждениями. До 30 ноября нужно подать справку в Lauku atbalsta dienests, о доступе к финансированию проекта.
– Насколько легко вам договориться о кредите?
– Легче говорить с банком, который уже кредитовал нас раньше – это ABLV Bank. Важно, что это банк с местным капиталом – они лучше понимают ситуацию на месте, знают нашу отрасль. Все же год с нами работают.
– Вы сказали про несколько банков.
– Еще обсуждаем финансирование с финским аукционным домом, на котором мы продаем свои меха. Они тоже нас финансируют в виде авансов, и тоже интересуются нашим проектом. И есть еще один банк, с которым ведем переговоры.
– Принято считать, что обычно бизнес идет за кредитом в банки-лидеры – Swedbank и SEB. А если бизнес идет к местным банкам – скорее всего, там какая-то специфика, из-за которой лидеры банковской отрасли смотрят на него с сомнением…
– Есть такое. Наша отрасль… банкиры ее на самом деле не очень знают. Для финансирования нашего первого проекта мы подавали заявки и в наши шведские банки. Но сперва там долго рассматривали проект, а потом… Кажется, они так и не поняли этот бизнес, как он функционирует. Все же у нас живые звери, и связанные с ними риски. В ABLV сориентировались быстро, им не нужно все решения о крупных кредитах согласовывать в Стокгольме.
– Про ваш бизнес шутят, что там два риска – если все зверьки заболеют и умрут, или если «зеленые» выпустят их всех в лес…
– Главный риск – это болезни. И второй – ценовые колебания на меха. Все шкуры мы продаем на аукционах, и какой там будет спрос, предложение, цены – заранее не угадаешь. От болезней мы вакцинируемся – полностью, от всех. Довольно большие средства тратим. Поэтому для нас этот риск невелик. А в Дании, например, сейчас много ферм обожглись: они не вакцинировались от чумки. И теперь у 70 датских звероферм большие проблемы. Мы этот риск на себя не брали. Да и наши финансисты не позволили бы.
Насчет цен… Мы каждый год анализируем ситуацию на мировом рынке. Сейчас в этом плане ухудшений не видим.
– По болезням: норма заболевших животных у вас составляет порядка 3%…
– Да, примерно так, это нормальный показатель.
– А какие были худшие показатели?
– До дезинфекции в 2010 году был падеж на уровне 11%. Тогда мы приняли решение полностью забить все стадо, дезинфицировать ферму, и завозить новых животных.
– Известно, что ABLV через свои фонды вложений интересуется долевым участием в местных бизнес-проектах. Вам они себя не предлагали в качестве акционеров?
– Такой вопрос не стоял. Я слышал, что такие варианты тоже возможны, и если бы это было нужно – обсуждали бы. Но нас устраивает наша структура акционеров, ведь все критерии для получения кредита у нас соответствуют правилам.
– Недавно вы сказали, что именно ваш бизнес устойчив к кризису, в том числе к возможной второй волне. Причина: основные ваши рынки сбыта – Китай и Россия, где экономика растет.
– Примерно 70% от произведенных в мире меховых шкурок уходит на продажу в Китай. И эта цифра все время растет. В прошлом году она составляла 68%. В этом – 71%. Это статистика двух крупнейших аукционных домов мира. А из Китая какая-то часть после обработки уходит в Россию, которая в целом потребляет 25% мирового производства. Так что самые большие потребители меха в мире – это Россия и северный Китай. Причем Китай сам потребляет именно самые качественные меха. У них рынок товаров класса люкс растет в среднем на 25% в год.
– Полагаете, эти рынки в случае мирового кризиса более стабильны?
– Во время последних кризисных лет так было. При этом экономика России зависит о цен на нефть и газ. Средняя цена нефти в прошлом году составляла 111 долларов за баррель – и рост ВВП оставил 4,5%. В Китае экономика выросла на 7,5%. Это именно рост, а не восстановление после падения, там падений не было.
– На гробиньской звероферме отслеживают нефтяные фьючерсы и темы роста российско-китайского ВВП?
– (улыбается) Приходится эти ориентиры отслеживать. Для успешного бизнеса нужно понимать ситуацию в мире, и то, как она влияет на твой рынок, на соотношение спроса и предложения…
– А почему Китай и Россия не спасли вас в первый кризисный 2009 год, когда убытки AS Grobiņa достигли почти миллиона латов?
– Я пришел работать на звероферму 1 декабря 2009 года, когда эти убытки уже фактически были. Сразу сориентировались и сделали вывод: выращивать зверя «старого образца» — длинношерстную норку – экономически нецелесообразно. Ее себестоимость чуть ниже, чем у короткошерстной норки, но по качеству (и цене) отставание было заметным. А в кризис на качественные меха спрос еще был, и цены на них не особо упали. А вот на те меха, которые были у нас в 2009 году, падение спроса и цен было драматическим.
– Длинношерстная норка – там проблема именно с качеством меха, или это просто стало немодно?
– И так, и так. То, что легче всего произвести – это где качество пониже и попроще. Чтобы выращивать более качественную короткошерстную норку – нужно много дополнительной работы сделать. Работать с племенным зверем, покупать лучших щенков для размножения, и правильно кормить. С длинношерстной норкой проще, ее и в Китае очень много производят, порядка 17-18 миллионов штук в год. Это 20-25% от мирового производства. При этом сами китайцы ее выращивают в основном не для себя, а на продажу в Россию. И с этим продуктом они могут очень быстро увеличить производство – в последний год они его практически удвоили.
– С короткошерстным зверем они так же не могут сделать?
– Нет. Этот зверь для качества меха должен получать другое питание – и тут он уже конкурирует с людьми за пищу. Для китайцев это слишком дорогой рацион. А покупатель на аукционах больше всего борется за качественный мех, а не за тот, что попроще, которого навалом.
– То есть ваши убытки 2009 года были из-за норки не того вида?
– Да, качество было низкое. Если бы у нас тогда были короткошерстные качественные звери – предприятие закончило бы год с плюсом. Ну, и производительность тоже была проблемой. Это мы сразу решили менять.
Первым делом – вид меха. В 2010 году завезли новых дорогих самцов норки, которые спаривались со старым зверем. Немного повысили качество шкур. Хотя, понятно, это еще было не то, что надо. Сейчас основное стадо поменяли полностью – и качество уже очнеь хорошее.
А второй этап – производительность. У нас в 2009 году на ферме работали так же, как и в советское время: чтобы напоить зверей, рабочие ходили со шлангами. На новой ферме такое же количество зверей – то есть еще 100 тысяч – будут обслуживать не 80 человек, как сегодня, а 24.
– В 2015 году вы с новой фермой планируете почти утроить обороты с 2,4 до 6,25 млн латов: удвоить – в физических объемах, а утроение – за счет роста цены…
– Да, вы правильно поняли. У нашей отрасли в Латвии вообще довольно большие перспективы. У нас лучший в мире климат для выращивания норки – именно в моем регионе, рядом с морем, где температура не так резко колеблется. Это самые идеальные условия, и в мире мало таких мест: нужно, чтобы зимой был мороз не сильнее 10-15 градусов, а летом – не больше плюс 20.
Поэтому в Скандинавии – в Швеции, Норвегии, Финляндии — лучше получается лис выращивать: там погода сырая, и мех длинней. Хотя результаты по норкам у них тоже очень хорошие. Но в Латвии, а также в Литве и Польше – лучше, у нас «датский» климат.
– С новой фермой вы планируете удвоить рентабельность. Сколько в вашем бизнесе нормально зарабатывать?
– Все зависит от качества меха и уровня цен на рынке. Мы рассчитываем на 20-25% нетто-прибыли. Это отличная маржа. И наша отрасль на такие показатели способна. В Польше есть фермы, где норма прибыли – даже более 50%. Они дают очень высокое качество меха при очень хорошей оптимизации расходов.
– То есть, через три года вы должны заработать около миллиона латов чистой прибыли (два лата на акцию)…
– Мы к этому идем.
– Нет соблазна объявить откуп у миноритариев, пока акции на бирже стоят около 3 латов?
– (улыбается) Соблазн есть, но возможностей пока не хватает. У нас с супругой на двоих — порядка 49% AS Grobiņa, так что откупать пришлось бы не мало.
– При этом у одного миноритария вы все же недавно купили 10% акций, по 4.3 лата за штуку…
– Он был единственный, кто оказался готов продать такой пакет. И это было условие со стороны банка – чтобы крупнейшие акционеры контролировали некую долю капитала. Никто другой тогда не продавался. Этот акционер, конечно, запросил с нас хорошую цену. Но с учетом перспектив, нас она устроила.
– Думаете оставаться биржевой компанией?
– Да, таковы наши намерения. Со временем рынок капитала может оказаться полезен. Например, если спустя годы рынок пошатнется, спрос упадет… Это циклические процессы, в нашей отрасли спады происходят в среднем через каждые 6-7 лет. Иногда из-за перепроизводства, или вот когда-то был кризис в России… И если вдруг нужны деньги, в такие моменты обращаться к кредитным учреждениям очень нелегко. Но сейчас главное – реализовать проекты, и наладить бизнес.
– Оборот Grobiņa в первом полугодии растет, как в прошлом, а прибыль за полгода – почти как за весь прошлый год. Это рентабельность выросла, или просто скачки?
– Качество мехов сейчас выросло. Но продадим мы эти новые шкурки только в декабре, когда будет аукцион. Он и покажет реальную картину.
В нашем бизнесе цикл производства – один год. В следующем году мы продаем то, что произвели в этом. И в отношении себестоимости этого года мы применяем показатели, которые были в прошлом. Сейчас пока очень трудно определить, какая будет прибыль – мы ведь еще не продали шкурки, которые уже поставляются на декабрьский аукцион. И так каждый год.
Нельзя заранее знать ни цены, ни какое количество выложат продавцы, ни какие качество, ни цвета, ни спрос. Мы поставляем шкурки на аукцион, но сам аукцион дальше решает, сколько выложить на торги. Если они выложат мало шкурок – в этом году оборот у меня может быть маленький. Хотя по факту я им поставил такое же количество шкур, как и год назад. Но если они в этом году выложат очень мало, значит, в следующем будет много. Поэтому мы думаем перейти на другой финансовый год, как у польских коллег – не календарный, а с 1 декабря по 30 ноября. Тогда ты уже в начале финансового года знаешь, какие у тебя были продажи. На следующем собрании акционеров будем этот вопрос ставить.
– Кроме отчетности, все остальное не изменится. Зачем это нужно?
– Чтобы эти цифры год от года так внезапно не менялись, и чтобы акционеры не заблуждались относительно нашей ситуации. А то бывает непонятно, почему так скачет оборот. С новым финансовым годом такой резкой амплитуды колебаний не будет.
– Вы упоминаете польских коллег. Есть еще моменты, которые у них стоило бы перенять?
– Главное – качество, это самое главное. И в нашей отрасли качество зависит от человеческого фактора. На следующий год мы отбираем самцов-производителей на основное стадо. И если наш работник плохую особь оставил – от нее будет пять слабых щенков. И в худшем случае ты о доли низкокачественных шкурок в 5% можешь за год прийти к 50%. от низкокачественной шкурки на уровне 5% можешь за год прийти к ее объему в 50%. Очень много зависит от человека.
– Пошивом шуб больше не занимаетесь?
– В последние годы уже нет. У нас очень маленький внутренний рынок. И не сказать, чтобы он был платежеспособный.
– Коллеги с Gauja все еще продают…
– Это их решение. Вообще они молодцы. Все время были самым стабильным производителем на латвийском рынке. Но с нашим новым проектом мы их обойдем по обороту. Вообще, они нам не конкуренты – ведь мы все отправляем меха на аукцион. Если и конкурируем, то разве что за корма.
– По еврофондам в СМИ было недовольство, что все деньги, выделенные на бизнес в Курземе, получил ваш проект зверофермы, а маленьким ничего не досталось…
– Ну, что тут сказать… Для государства это самый выгодный проект: 100-процентный экспорт, более чем удвоение объемов производства, несколько десятков рабочих мест – причем круглый год, а не сезонно. И корпоративный подоходный налог не забудьте.
– Если бы не фонды, сами такой проект не потянули бы?
– Новую ферму строили бы все равно, раньше или позже. Но было бы труднее получить кредит. В итоге, все равно будем развиваться. И на одной новой ферме не остановимся. Уже работаем еще над одним проектом – нам нужна независимая кормокухня. Она не будет находиться ни на одной ферме, это отдельный проект производства кормов для других ферм. И это поможет развитию в Латвии маленьких звероферм, как это в свое время было в Дании, или как происходит сейчас в Литве. Там уже более 80 малых ферм, где норок только выращивают, без сопутствующих вложений – не нужны ни холодильники, ни свои кормокухни…
– Малые фермы – это бизнес какого объема?
– Можно хоть со ста норок начинать! А если тысяча – уже нормально для маленькой фермы. Одна семья из трех человек фермеров может обслуживать 2-3 тысячи особей основного стада норок. Да, там все равно будут нужны немалые вложения. Но не такие большие, как раньше. Купил зверя, вырастил – все остальное сделают за тебя.
Это датская модель бизнеса, и сейчас она хорошо пошла в Литве. Они по поставкам шкурок сейчас в три раза обходят Латвию. А в исходной точке – в 1991 году – у них было только две фермы, а у нас — более двадцати. Сейчас у нас осталось шесть, а у литовцев – 88. Для Латвийского села это очень выгодный бизнес. В той же Дании эта отрасль дает 15-16 миллионов шкур в год, самый большой производитель в мире после Китая. Поляки за 2 года увеличили оборот вдвое – сейчас они идут следом после Дании, там производят 6 миллионов шкурок в год.
И если в десяти километрах от кормокухни со временем начнут появляться другие маленькие фермы, я буду только рад. Уверен, в итоге у нас будут строиться как местные фермы, так и с датским, голландским капиталом… Потому что в Польше уже есть ограничения на строительство новых ферм. Думаю, сейчас развитие оттуда перекинется на Литву и Латвию.
– Какие инвестиции планируются в кормокухню?
– Это поэтапный проект. На первом этапе нужно вложить около 1,5 миллионов латов, потом – до 5 миллионов, если развивать этот бизнес на всю Курземе. Но это не сразу. Идеально было бы успеть к весне 2014 года, когда на новую ферму будем завозить зверя.
– Представим 2015 год: все пошло по плану, оборот утроился, рентабельность – 25% — то есть заработали больше миллиона. Дивиденды платите?
– (улыбается) Платим. Их мы платим сразу же, как получаем прибыль. Начиная со следующего года. Ой, только эту информацию нельзя публиковать до того, как сообщим на биржу! (смеется). Нет, серьезно, мы думаем о дивидендной политике, для акционеров это один из важнейших вопросов.
– Какую часть прибыли считаете правильным направлять на дивиденды?
– Ну, это не только я решаю, у меня всего 25% акций. Нужно хотя бы с супругой посоветоваться. Пока воздержусь от ответа, все же решение принимаю не я один.
– Ваша история – это пример прихода в биржевую компанию сугубо финансового инвестора, который выкупает пакеты ряда акционеров. Думаете в этом бизнесе остаться надолго, или через 5 лет реализуете проекты и продадите?
– С одной стороны, никогда не говори никогда. С другой, мне действительно нравится эта отрасль. Хотелось бы в ней остаться, и чтобы она в Латвии развивалась. Поэтому я готов заниматься ее популяризацией, чтобы больше фермеров приходили в этот бизнес. Так что я в этом смысле не серийный бизнесмен.
